Очарование юности.
Отрывок
Детские игры - это всегда отражение эпохи. Во что сегодня играют наши дети? Да понятия не имею! И какая там за окном эпоха, тоже не очень себе представляю. Вроде - Смеющейся Летучей Мыши. Или Съеденной Летучей мыши?
А мы в нашем детстве играли в войнушку, в казаки-разбойники, а еще в индейцев. А как же. Вальтер Скот и Майн Рид будоражили наши мозги. Винету, Сын Инчучуна скакал на мустанге сквозь наши сны.
Немного об ИНДЕЙСКОМ ДЕТСТВЕ.
Игорь Гагин
На перемене сам отыскал Мишку.
- Что за идея посетила твою умудрѐнную голову?
- Моя идея проста. Ты читаешь про индейцев, и я читаю про индейцев.
Давай построим в лесу вигвам и соберем своѐ племя?
- Ооооо! Это самая мудрая идея, которая когда-либо рождалась в твоей голове! – польстил я другу.
- Надо где-то брезент достать для вигвама. Ты говорил, что у вас был шалаш, и вы с Юркой Зуевым спрятали покрывавшие его куски брезента.
- Это верно, но надо сперва с Юркой поговорить, а то нехорошо получится.
- Поговори. В воскресенье пойдем искать место для лагеря.
Юрка не возражал, но пойти с нами по каким-то причинам он тогда не смог.
Первая неделя марта. Уже по-весеннему греет солнце. Ярко-белые сугробы ослепительно сверкают, ветки деревьев укутаны шапками и шубками снега. Мишка уверенно их раздвигает, осыпаемый белой порошей. Намѐл напоследок Морозко, в месяц не растает! Сплошной стеной стоит ельник. Мой друг нерешительно остановился.
- Свернѐм?
- Давай прямо.
Поежившись, он ступил под ѐлки, на колючих ветвях которых висели огромные кипенно-белые хлопья. Они срываются от малейшего прикосновения и беззвучно падают в сугробы. Настоящими дедами-морозами мы вышли на большую поляну. Чуть левее внушительный бугорок. Под ним город муравьев. Здесь летом кипела жизнь, и сновали миллионы неутомимых тружеников.
- Надоело бродить, давай здесь остановимся, - взмолился Мишка, стряхивая с плеч снег.
Я придирчиво осмотрел поляну.
- Слишком велика.
- Ну и что? Большому куску рот радуется!
- Как-то не очень уютно. Пошастаем еще немного.
- Только иди теперь ты вперед, я малость притомился.
Поглубже натянув ушанку, я храбро шагнул под сень укутанных снегом ветвей, тут же чуть ли не по пояс утонув в сугробе. Идти первым через снежные заносы намного сложнее. Пришлось продираться сквозь ветви и принимать на себя весь снегопад. Так мы тащились минут десять, огибая завалы и старательно уклоняясь от больно хлеставших по рукам и лицу веток. Ускоряемся навстречу долгожданному просвету между елями. Напоследок получив по щеке еловой веткой, выхожу на аккуратную полянку. Прямо перед глазами толстенный дуб, застывший в своей гордой величественности. Тут же окрестили его «священным деревом могикан». Левее – другой. Ствол его делал лукообразную дугу и только две толстые ветви отходили вверх. Третий дуб был наклонен в южную сторону под углом в тридцать градусов. На высоте шести метров он молнией устремлялся ввысь и там разветвлялся. Вся поляна была окружена плотной стеной ѐлок.
Гату Нгору
. С давних пор лежит у меня на полке книжечка никому не известного прогрессивного поэта из Анголы. Книжка тоненькая, в мягкой неказистой обложке издана в Минске в 1989 году. Даже портрета автора в ней нет. И название самое простецкое: "Мысли ни о чем"
Причем, не очень понятно "мысли" - это существительное множественного числа или глагол повелительного наклонения. Может быть это призыв?
Но стихи мне понравились.
Поэтому сегодня я приглашаю его к нам в гости. Встречайте!
Мысли ни о чем
***
Моя женщина –
Моя гитара.
Под себя настроил.
Поешь и плачешь
Под моей рукою.
Дрожь струны.
Чаек летучие сны,
Ветер,
Жасминовый трепет...
Время истекло,
Вытекло.
В темное небо впиталось.
Ты осталась...
Песня...
Руки – гибкие рифмы,
Бедра – рефрен.
Ночью
Поешь во мне.
Дочь
Жизнь моя –
три горсти пшена
расклеванного голубями.
Дочь моя —
мой сон, мой стон
за сжатыми зубами.
Плакать?
Нет!
Стиснув сердце,
петь!
Уснуть-умереть принцем брошенным.
Скользнуть крылом скошенным
над стиральной доской океана.
Упасть мякишем теплым в ладошку прямо:
— Возьми.
Чайкам скорми...
Данайцы
Данайцы к лодкам уходят под утро,
Женам «Не бойся!» на ушко шепнув.
В лодки — дары, в уключины —весла.
«Мы ненадолго, вернемся не поздно,
Любимая, ты не успеешь заснуть».
Пела вода перламутром.
Парки молчали мудро.
Солнце зевало в кулак.
Каждый ли путь измерен?
Кто постучится в двери?
Друг или враг?
Данайцы уходят в небо,
Сжигаемое зарею.
Любимые спят от века,
Отмеренного судьбою.
В обугленном небе пляшут
Ломкие крылья дронов.
Железные кони пашут
Землю под зубы драконов.
Утро росой кровавой
Поле омоет нежно.
Бойтесь друзей коварных,
Дары сующих небрежно.
