Иван Карасёв

МОЯ МАДЕЙРА, или

ПОЧЕМУ Я БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ В ПАРИЖ

   «Мадейра – это в Испании?» Такой вопрос нередко слышишь от собеседников, когда речь заходит об этом чудном острове. И не надо всё валить на необразованность человека. Мало ли таких кусочков земли в океане? Кто сможет сходу определить государственную принадлежность какого-нибудь Ниуэ? Да и где это?

   У Мадейры один плюс – она ближе, а те, кто смотрит новости по Евроньюс, даже может знать её примерное местонахождение благодаря карте погоды, мелькающей в новостях раза три в час. Правда, само по себе, оно ни о чём не говорит, остров и остров – всё. Не очень часто найдёшь его название в наших СМИ, единичны предложения отдыха на нём от туроператоров. Это вам не Канары, не Анталья и не Шарм-эль-Шейх. Честно говоря, в том числе этим Мадейра и привлекательна.

   Там нет всепоглощающей тебя туристской толпы. То есть она, конечно, имеется, но только не толпа, и только на центральных улицах островной столицы – Фуншала. А так вы можете часами бродить по улочкам сонных мадейранских городов и встретить лишь пару-другую иностранцев. Кстати, в последнее время всё чаще и русскоязычных.

МОСКВА 2050

Ю_ШУТОВА

​

БАБУШКИНА ДНЮХА

Проект "Москва 2050"

— Слушай, Чайник, у меня классная бабушка. У нее днюха, восемьдесят лет стукануло, юбилей, я всяко должен прийти. Пошли со мной, а? Она тортик, наверняка выставит. У нее знаешь какие тортики?!

Жорик уговаривал приятеля, а сам быстро одевался, выхватывал пакеты из жерла пневмопочты, с хрустом разрывал оберточную бумагу, крутил тряпки перед носом, чуть ли не нюхал. Штаны кримплен-винтаж ядовито-зеленого цвета, писк последней недели. Препоясать (что они там в прошлом веке препоясывали? — а, черт, забыл, слово такое смешное), короче, вот он ремень, шириной почти в ладонь, мощный, толстенная синткожа, весу в килограмм почти. Шик! Пиджачок Moskvoshveya, самый моднючий бренд сезона. Экошелк, оттенок Ессентуки 4, плечи в разлет, лацканы мехом синтезированного камчатского калана отделаны.

— Ну ты, Обжорик, красапета! — Женька Чайников улыбался, глядя на преображение приятеля.

Но не поймешь, что там в его выцветших голубых глазенапах плещется: восторг и зависть или, наоборот, насмешка. Никогда Жорик Веснянский не мог определитьвыражение Женькиных глаз, а ведь столько лет дружат. Еще в школе в одном классе сидели, плевали на уроках друг в друга жеванными бумажками через трубочки от шариковых ручек. Во, ты вспомнил, — шариковые ручки! Ты б еще карандаши помянул. Ими уж лет десять никто не пишет. Да. А они писали до восьмого класса. По бумаге, прикинь. Потом уж все на электронное стило перешли. Парты друг от друга далеко стояли, метрах в двух, поди доплюнь. Чайник, он меткий был, все в ухо приятелю норовил попасть, паскудник.

Ю_ШУТОВА

ДЕВОЧКА СО СПИЧКАМИ

ЕЩЕ ОДНА РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ВАРИАЦИЯ

Девочка сидела в каменной нише, подтянув коленки к самому носу. В кулаке был зажат коробок со спичками. Мимо нее по заснеженной мостовой бежали последние прохожие. Они спешили домой, к своим накрытым столам, рождественскому гусю с яблоком в клюве, звону бокалов, теплу каминов. Девочке было холодно. До самых костей, тоненьких и хрупких, как спички в ее коробке. Она вытащила одну и чиркнула. Крохотный огонек вспыхнул у нее в ладони.

— Как тебя зовут?

   Девочка подняла глаза, голубые, почти прозрачные, словно две льдинки. Перед ней стоял мальчик. Высокий и нескладный. В стоптанных башмаках, старых вылинявших штанах и курточке, которая была ему безнадежно мала. Покрасневшие от мороза руки торчали из слишком коротких рукавов, и он постоянно дул на них, пытаясь согреть. Глаза у него были, как промерзшая до дна река, а волосы, как занесенная снегом мостовая. Подмышкой у него была зажата стопка газет.

Девочка пожала узкими плечиками, обвязанными рваным платком:

— Это не имеет значения. Сегодня я умру. Когда догорит последняя спичка.

Мальчик переступил с ноги на ногу:

— Можно я останусь с тобой? У меня есть газеты. Мы можем подстелить их. Будет немного теплее. Все-таки не на камне.

     Девочка чуть подвинулась:

— Садись. Умирать вдвоем не так страшно.

Он постелил газеты, и они уселись, тесно прижавшись. Но согреться не получалось. Разве могут согреть друг друга две сосульки? Девочка зажгла вторую спичку.

— Тебе тоже некуда идти?

— Да, — ответил мальчик, — я живу у Рваного Якова, главаря всех попрошаек в городе. Он называет себя главой Гильдии нищих. Если я не принесу сегодня хотя бы пары монет, он побьет меня и вышвырнет вон. А я не продал сегодня ни одной газеты. Людям нынче не до плохих новостей. А завтра эти дурацкие листы сгодятся только на обертку.

— Да, сегодня праздник. Никто не купил у меня ни одной спички. Все слишком спешат.

Она чиркнула третьей спичкой о пахнущий серой бок коробка. Уже совсем стемнело. На улице никого не осталось. Только филином ухал ветер. Гонял взад-вперед по улице снежные смерчики. В маленькой ладошке горел огонек, и она, ладошка, чуть розовела.

— Знаешь, — сказала девочка, — я очень люблю смотреть на огонь. Я бы хотела, чтоб он был большим. Очень большим.

— Как в очаге?

— Нет. Больше. Намного больше. До неба. Только тогда он смог бы согреть меня.

Дети посмотрели друг на друга. В их глазах вспыхивали крохотные рыжие искорки.

— Сколько спичек у тебя осталось?

— Тринадцать.

— И у меня есть газеты... Пошли!

Ратуша была совсем рядом, буквально за углом. Они разбили окно и влезли внутрь. Занавески вспыхнули разом, задымил старый ковер на полу, потрескивая, как сухие, дрова, занялись стулья с высокими резными спинками. Она вылезли и побежали прочь по пустым улицам. Мастерская бондаря... Керосиновая лавка... Дровяной склад... Маленькая книжная лавочка на самой окраине. У них оставалась всего одна спичка, а газеты кончились. Но ведь в книжной лавке и так полно бумаги.

Дети стояли на дороге и  смотрели, как горит их город. Пламя поднималось до самого неба. «У-у-ух-ху!» — весело пел ветер, крутил огонь и выбрасывал вверх снопы искр. Крошились и рассыпались черные силуэты домов, церквей, колоколен.

Дети стояли, взявшись за руки. В их глазах плясали багровые сполохи. Им было тепло.

Ю_ШУТОВА

​

Я НЕ ЛЮБЛЮ ГОТОВИТЬ

кулинарная книга  

    Вот тунец мой в кастрюле на плите, а я – на диване у телика. А там, - боже, кто мог ожидать такой подарок, - там «Всадник без головы» времен моего щенячества. Мустангер Морис Джеральд широкоэкранно выезжает прямо на меня.

    Морис Джеральд добр и смел, индейцы считают его своим братом. Его любит главная героиня, нежная наследница хлопковых плантаций, и героиня второго плана, знойная красавица-испанка, щеголяющая в карнавальном костюме тореадора.

    Я тоже люблю Мориса Джеральда. Мы несемся с ним рядом через некие плоскогорья, красиво уставленные постмодернистскими инсталляциями в виде причудливо вылизанных ветром скал. Наши мустанги скачут круп к крупу. Мы держим в зубах песню «Я еду в Монтану, овечек гоню». Ветер в волосах, протяжный рев бизонов за горизонтом.

ИВАН   КАРАСЁВ

​

ВЕСЕННЯЯ КАПЕЛЬ

рассказ    

   Девятнадцатилетняя  выпускница Мозырьского двухгодичного учительского института Нина Воеводова свой первый учебный год  работала в Снядинской семилетке. Село Снядин располагалось в белорусском Полесье, на правом, низком берегу Припяти. Он ещё был более-менее обжит людьми, а вот дальше были болота, низкорослые полесские леса и редкие, затерянные в них деревеньки. Чем там занимаются люди, для Нины оставалось загадкой. Снядин на этом фоне казался центром цивилизации – семилетка, сельсовет, клуб, центральная усадьба колхоза и даже речная пристань, откуда в навигацию было легко добраться до райцентра Петриков – родового гнезда маминой семьи. Там, в маленькой домике, купленном на пенсионные деньги, полагавшиеся за погибшего отца – офицера Красной Армии, жили мама и младшая сестра Люся. Зимой, правда, приходилось топать по тропинке, проложенной по льду замёрзшей реки, а вот в ноябрьские каникулы, Нина попадала в ставшим родным жильё, только, если по реке не плыла шуга. Тогда, пройдя больше двенадцати километров вдоль берега и перейдя вброд мелководную Уборть, можно было только уповать, что найдтся лодочник на этом или том берегу.

   Вернувшись после войны в родной город, мама купила домик метрах в двухстах от дедовского участка, на котором стояла до сентября сорок первого большая, на двенадцать окон, родительская хата. Её сожгли украинские полицаи, когда вели топить в реке местных евреев. Начинало темнеть, об уличном освещении тогда в Петрикове ещё не задумывались, а ведь жиды и жидовки помоложе могли дать дёру. Вот и запылал дедовский дом вместе с десятком других.

ИВАН   КАРАСЁВ

          НИТОЧКА   ЖИЗНИ       

    На следующий день Зина едва не опоздала на смену. В первый трамвай втиснуться не удалось. Пришлось ждать следующего, а он пришёл только минут через пятнадцать и полз как черепаха. Пока народ набьётся, пока кондукторша внутри порядок наведёт своим командным голосом: «Проходим, граждане, проходим, не толпимся у дверей!» Зина обругала себя. Нечего на трамваях ездить. За это время успела бы и так добраться, на своих двоих, и пятнадцать копеек экономии.

    От остановки бегом до больницы. Там – до отделения по лестнице на третий этаж. Всё бегом. Старшая сестра с недовольным видом проводила взглядом спешащую переодеваться Зину. «Ну вот опять на неё попала. Что за невезение!» - промелькнуло в голове. Но расстраиваться было некогда. Надо смерить температуру в двух последних палатах, там ночная обычно не успевала, записать данные, взять анализы у троих лежачих больных. Процедура не из приятных, но это тоже работа медсестры. Потом проверить выпил ли лекарства Сироткин – одноногий инвалид-диспетчер. Он постоянно пытался увильнуть от приёма медикаментов. Даже выкидывал их в мусорное ведро, пока Зина не поручила утреннюю выдачу таблеток более ответственному соседу. Затем пройти по отделению перед обходом. Там посмотреть, здесь глянуть. Проверить как поели, пока санитарка Фима унесёт посуду. В общем дел, как всегда, невпроворот. Да ещё дёргать за рукав будут, останавливать, требовать, чтобы с ними поговорили, рассказали всё про их болезни. Ох уж эти больные!

Ю_ШУТОВА

РЕКИ ТЕКУТ К МОРЮ

   Несколько сумбурное повествование о жизни. О жизни четырех поколений женщин: о современной девушке, ее матери и тетках, бабке и прабабке. Все дальше и дальше вглубь времени. Куда это заведет, я и сама пока не знаю. И все судьбы связаны одной нитью. Это старая расколотая надвое икона.

    Все реки текут к морю. Широкими потоками и узенькими, перепрыгнуть можно, ручейками. Таща на спинах груженые баржи, баркасы или надувные лодченки, кому как придется. С ревом свергаясь со скал, проваливаясь в карстовые трещины, тихо просачиваясь сквозь болотца. Выныривая из-под земли и снова прячась в нее. Сливаясь вместе, чтобы чуть позже разбежаться в разные стороны. Забывая свои истоки. И каждая река так или иначе добирается до своего моря. Даже если мы этого не видим.

   Все реки текут к морю.

   Всегда.

     Девочка стоит на краю длинной насыпи, врезавшейся в реку. Насыпь ничем не продолжается, когда-то очень-очень давно здесь был мост, но его нет, разрушили в войну, только серые каменные опоры, быки, словно бредут через воду к тому берегу. И вода закручивается вокруг них, она коричневая, почти рыжая, такого же цвета как конь Орлик, что возит на телеге ящики с продуктами в их магазин. И как конь, река задирает голову и машет гривой, и с этой гривы летят пенные гроздья. Вдоль реки дует ветер, и трава на склонах насыпи колышется и шуршит. Девочка слышит, как ее зовут по имени, тихонько-тихонько. Кто ее зовет? Ветер? Трава? Река? 

   Нет, это мама зовет. Она осталась там, сзади, где на склоне насыпи есть маленький песочный пляж и затон, и где можно купаться, там совсем нет течения. Девочка разворачивается и вприпрыжку бежит назад, к маме, своему плавательному кругу, такому новому и красивому, синему с красными рыбками, к своему ведерку, лопатке и формочкам. Она уже не помнит про реку, она занята более важными мыслями: «Как сделать так, чтобы вода, налитая в яму, не просачивалась в землю, сколько «блинчиков» можно сделать, если найти правильный камень, почему не тонут водомерки».

   Но когда вечером девочка ляжет спать и закроет глаза, она снова увидит реку, и та превратится в табун рыжих лошадей, бегущих где-то у нее под ногами. И тогда девочка медленно раскинет руки и полетит сквозь ветер через реку, прямо на тот берег, где нет ничего кроме зеленой травы, зовущей ее по имени.

Путеводитель  по  новейшему  Петербургу    Ю_ШУТОВА

     Сколько слов сказано о Петербурге, о его архитектуре, волшебных ансамблях дворцов, о старых улицах, их истории, о людях, живших здесь в ушедшие эпохи.

    Но Петербург - это не только старина. Это живой современный город. И в нем живут люди, о которых тоже когда-то расскажет История. И то, что строится сегодня вокруг нас, тоже когда-то станет Старым Петербургом. 

Не будем так долго ждать. Пройдемся сегодня по городу и посмотрим вокруг.

     Это первая глава, или, если угодно, наш первый путь по новейшему Петербургу.

                                Путь первый

                               ЗВЕРЬ НА ДВОРЕ

    «Bête en court! Бет ан кур! Зверь на дворе!» — кричал французский крестьянин, увидев, как во дворе здоровый волчина доедает последнюю овцу. А может быть он так кричал, завидев войска Ричарда Львиное Сердце, безжалостно уничтожавшего деревни нашкодивших или незаплативших веленое вассалов. А может быть, так кричал некий нормандский дворянин, несясь на взмыленном коне в атаку во время завоевания Англии в XI веке, имея в виду себя, страшного и безбашенного берсерка. А может, так слышалось, разбегавшимся в панике англо-саксам. История уже ничего не скажет точно. Но именно от этих слов происходит французская фамилия Бетанкур. Фамилия отнюдь не крестьянская, а очень даже аристократическая.

    Кстати, нынче самая богатая женщина планеты по версии Forbes носит эту фамидию. Франсуаза Бетанкур-Майерс – совладелица косметической империи L’Oreal. Состояние ее составляет $50,5 млрд. Но мы не о ней.

​

    Мы об Августине Хосе Педро дель Кармен Доминго де Канделярия де Бетанкур и Молина (не смотря на союз «и», это всё один человек) или без излишеств, как его звали в России, Августин Августинович Бетанкур.

    Известнейший российский инженер, строитель многих важнейших объектов, мостов и зданий, основатель инженерной науки в России, создатель и первый руководитель Института инженеров путей сообщения в Петербурге (нынешний ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА I). И все это всего лишь за 16 лет. Именно столько прожил Бетанкур в России.

         Имя Бетанкура в Петербурге носит новый мост.

       Это неразводной 6-полосный мост с велодорожкой через Малую Неву и реку Ждановку, между островом Декабристов (о. Голодай)  и Петроградским островом. С моста можно съехать на  Петровский остров. Опоры моста стоят на  Серном острове.