Иван Карасёв

​

ЗАПИСКИ БЕГЛЕЦА ОТ КОРОНАВИРУСА

   Холодная весна 2020-го. Мы бежали от коронавируса в деревню. Мы –  это я с женой Юлей, дети Матвей и Тихон, бабушка и кошка. Никто особо не хотел. Но больше всего боялись строгих карантинов – запрут в четырёх стенах, как в Италии, откуда знакомые звонят – и всё, сиди, из дома можно всего раз в неделю в магазин, а так – только на балкон, а у нас и того нет. Останется только телевизор и интернет. А в деревне хоть возле дома погулять можно. Вот и пошли слухи по стране: нас тоже закроют, даже Россия24 опровергнуть не смогла. Значит, надо бежать.

   Ну мы и понеслись со скоростью 100 км в час и прилетели в самом конце марта в наши сельские угодья. Стараемся самоизолироваться. Ни с кем не здороваемся за руку. Да тут и людей-то мало, кроме нас пока пять человек. Держим дистанцию два метра. И всё равно соседка разговаривает со мной метров с двадцати только да уткнувшись носом в свитер. Боится. Ну и мы осторожничаем, потому что если, не дай Бог, привезли заразу сюда, то лягут почти все. Ближайший аппарат ИВЛ за двести с лишним километров.

Ю_ШУТОВА

​

ПЛАСТИКОВЫЙ САД

рассказ

 Саша вошел в холл фитнес-клуба и, бросив куртку гардеробщице, двинул в раздевалку. У стены, до потолка покрытой зелеными пластиковыми зарослями, на невысокой лесенке стояла девушка и что-то там в этих листьях и цветах ковыряла. Маленького росточка, в джинсиках и розовой футболочке, черные волосы уложены на затылке здоровым узлом, почти с голову размером. «Как неваляшка». Позавчера он на пару с приятелем оказался в музее игрушек. Шли по Карповке, вдруг перед носом вывеска «Музей игрушек», показалось: зайти — прикольно. Зашли.

   «Узбечка, наверняка», — Саша проходил мимо лесенки, и задрав голову спросил:

— Что, так разрослись, что подстригать приходится?

   Девушка крутанулась на своем пьедестале. Хлипкая конструкция, будто только и ждала этого, качнулась и начала заваливаться. Ойкнув, девушка потеряла равновесие и рухнула прямо в подставленные Сашины руки. Узел волос развязался, они рассыпались шелковым занавесом до самого пола. В лицо ему дохнул едва уловимый ветерок с непознаваемо восточным запахом чего-то сладкого и теплого, как нагретое на солнце дерево.

   Она была легкая, как ребенок. А лицо… «Таких лиц не бывает у настоящих девушек, только у картиночных в инстаграме, даже нет, откуда там, только на старинных портретах...» У нее были совершенно потрясающие глаза, большие и черные, ускользающие к вискам: «Нефертити».

— Ну поставьте уже меня, — она затрепыхалась рыбкой.

Он слегка прижал ее к себе:

— Ска̀жете, как вас зовут, — отпущу.

— Зачем вам мое имя?

— Засушу его как цветок в книге своей судьбы.

Она рассмеялась, смех был неожиданно низким, глубоким, бархатным:

— Засушѝте. Наргиза. Меня зовут Наргиза.

Он поставил ее на ноги:

— Наргиза – это же нарцисс? О, цветок души моей, — он поклонился, отведя правую руку в сторону.

 Когда Саша уходил из клуба, девушки возле заросшей стены уже не было, и он не вспомнил о ней.

  Ночью ему снилось что-то тревожное, но что именно, он сказать не мог. Осталось только ощущение потери, сосущей пустоты сродни голоду, и чувство вины, его явной вины в чем-то, о чем он не помнил.

Потом это повторилось. И еще раз. Уже под утро.

Он шел по лесу. Это был ненормальный лес, ненастоящий: деревья были похожи на вешалки, под ногами скрипела пластмассовая серая трава. Разлапистые листья крючками цепляли за рукава, когда он разводил ветки, совали в лицо жесткие пальцы. Саша вышел на поляну. Посредине высокая лестница уходила прямо в темное небо. Где-то там, высоко-высоко стояла девушка, она махала ему рукой, и он знал, что должен залезть туда, к ней, на самую верхотуру. Полез. Холодный колючий ветер старался сдуть его, он жался к скрипучей качавшейся лестнице, крепко хватаясь за каждую перекладину. Наргиза звала его.

А потом девушка упала. Она падала беззвучно и медленно, долго-долго, и он снизу смотрел, как приближается ее легкое тело, вращаясь голубиным пером. Надо было разжать руки и поймать ее. Но тогда они упадут вместе. И он не смог разжать пальцы, вцепившиеся в шершавую деревяшку. Наргиза пролетела мимо. Он проснулся.

Иван Карасёв

МОЯ МАДЕЙРА, или

ПОЧЕМУ Я БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ В ПАРИЖ

   «Мадейра – это в Испании?» Такой вопрос нередко слышишь от собеседников, когда речь заходит об этом чудном острове. И не надо всё валить на необразованность человека. Мало ли таких кусочков земли в океане? Кто сможет сходу определить государственную принадлежность какого-нибудь Ниуэ? Да и где это?

   У Мадейры один плюс – она ближе, а те, кто смотрит новости по Евроньюс, даже может знать её примерное местонахождение благодаря карте погоды, мелькающей в новостях раза три в час. Правда, само по себе, оно ни о чём не говорит, остров и остров – всё. Не очень часто найдёшь его название в наших СМИ, единичны предложения отдыха на нём от туроператоров. Это вам не Канары, не Анталья и не Шарм-эль-Шейх. Честно говоря, в том числе этим Мадейра и привлекательна.

   Там нет всепоглощающей тебя туристской толпы. То есть она, конечно, имеется, но только не толпа, и только на центральных улицах островной столицы – Фуншала. А так вы можете часами бродить по улочкам сонных мадейранских городов и встретить лишь пару-другую иностранцев. Кстати, в последнее время всё чаще и русскоязычных.

ИВАН   КАРАСЁВ

​

ВЕСЕННЯЯ КАПЕЛЬ

рассказ    

   Девятнадцатилетняя  выпускница Мозырьского двухгодичного учительского института Нина Воеводова свой первый учебный год  работала в Снядинской семилетке. Село Снядин располагалось в белорусском Полесье, на правом, низком берегу Припяти. Он ещё был более-менее обжит людьми, а вот дальше были болота, низкорослые полесские леса и редкие, затерянные в них деревеньки. Чем там занимаются люди, для Нины оставалось загадкой. Снядин на этом фоне казался центром цивилизации – семилетка, сельсовет, клуб, центральная усадьба колхоза и даже речная пристань, откуда в навигацию было легко добраться до райцентра Петриков – родового гнезда маминой семьи. Там, в маленькой домике, купленном на пенсионные деньги, полагавшиеся за погибшего отца – офицера Красной Армии, жили мама и младшая сестра Люся. Зимой, правда, приходилось топать по тропинке, проложенной по льду замёрзшей реки, а вот в ноябрьские каникулы, Нина попадала в ставшим родным жильё, только, если по реке не плыла шуга. Тогда, пройдя больше двенадцати километров вдоль берега и перейдя вброд мелководную Уборть, можно было только уповать, что найдтся лодочник на этом или том берегу.

   Вернувшись после войны в родной город, мама купила домик метрах в двухстах от дедовского участка, на котором стояла до сентября сорок первого большая, на двенадцать окон, родительская хата. Её сожгли украинские полицаи, когда вели топить в реке местных евреев. Начинало темнеть, об уличном освещении тогда в Петрикове ещё не задумывались, а ведь жиды и жидовки помоложе могли дать дёру. Вот и запылал дедовский дом вместе с десятком других.

Ю_ШУТОВА

РЕКИ ТЕКУТ К МОРЮ

   Несколько сумбурное повествование о жизни. О жизни четырех поколений женщин: о современной девушке, ее матери и тетках, бабке и прабабке. Все дальше и дальше вглубь времени. Куда это заведет, я и сама пока не знаю. И все судьбы связаны одной нитью. Это старая расколотая надвое икона.

    Все реки текут к морю. Широкими потоками и узенькими, перепрыгнуть можно, ручейками. Таща на спинах груженые баржи, баркасы или надувные лодченки, кому как придется. С ревом свергаясь со скал, проваливаясь в карстовые трещины, тихо просачиваясь сквозь болотца. Выныривая из-под земли и снова прячась в нее. Сливаясь вместе, чтобы чуть позже разбежаться в разные стороны. Забывая свои истоки. И каждая река так или иначе добирается до своего моря. Даже если мы этого не видим.

   Все реки текут к морю.

   Всегда.

     Девочка стоит на краю длинной насыпи, врезавшейся в реку. Насыпь ничем не продолжается, когда-то очень-очень давно здесь был мост, но его нет, разрушили в войну, только серые каменные опоры, быки, словно бредут через воду к тому берегу. И вода закручивается вокруг них, она коричневая, почти рыжая, такого же цвета как конь Орлик, что возит на телеге ящики с продуктами в их магазин. И как конь, река задирает голову и машет гривой, и с этой гривы летят пенные гроздья. Вдоль реки дует ветер, и трава на склонах насыпи колышется и шуршит. Девочка слышит, как ее зовут по имени, тихонько-тихонько. Кто ее зовет? Ветер? Трава? Река? 

   Нет, это мама зовет. Она осталась там, сзади, где на склоне насыпи есть маленький песочный пляж и затон, и где можно купаться, там совсем нет течения. Девочка разворачивается и вприпрыжку бежит назад, к маме, своему плавательному кругу, такому новому и красивому, синему с красными рыбками, к своему ведерку, лопатке и формочкам. Она уже не помнит про реку, она занята более важными мыслями: «Как сделать так, чтобы вода, налитая в яму, не просачивалась в землю, сколько «блинчиков» можно сделать, если найти правильный камень, почему не тонут водомерки».

   Но когда вечером девочка ляжет спать и закроет глаза, она снова увидит реку, и та превратится в табун рыжих лошадей, бегущих где-то у нее под ногами. И тогда девочка медленно раскинет руки и полетит сквозь ветер через реку, прямо на тот берег, где нет ничего кроме зеленой травы, зовущей ее по имени.

Путеводитель  по  новейшему  Петербургу    Ю_ШУТОВА

     Сколько слов сказано о Петербурге, о его архитектуре, волшебных ансамблях дворцов, о старых улицах, их истории, о людях, живших здесь в ушедшие эпохи.

    Но Петербург - это не только старина. Это живой современный город. И в нем живут люди, о которых тоже когда-то расскажет История. И то, что строится сегодня вокруг нас, тоже когда-то станет Старым Петербургом. 

Не будем так долго ждать. Пройдемся сегодня по городу и посмотрим вокруг.

     Это первая глава, или, если угодно, наш первый путь по новейшему Петербургу.

                                Путь первый

                               ЗВЕРЬ НА ДВОРЕ

    «Bête en court! Бет ан кур! Зверь на дворе!» — кричал французский крестьянин, увидев, как во дворе здоровый волчина доедает последнюю овцу. А может быть он так кричал, завидев войска Ричарда Львиное Сердце, безжалостно уничтожавшего деревни нашкодивших или незаплативших веленое вассалов. А может быть, так кричал некий нормандский дворянин, несясь на взмыленном коне в атаку во время завоевания Англии в XI веке, имея в виду себя, страшного и безбашенного берсерка. А может, так слышалось, разбегавшимся в панике англо-саксам. История уже ничего не скажет точно. Но именно от этих слов происходит французская фамилия Бетанкур. Фамилия отнюдь не крестьянская, а очень даже аристократическая.

    Кстати, нынче самая богатая женщина планеты по версии Forbes носит эту фамидию. Франсуаза Бетанкур-Майерс – совладелица косметической империи L’Oreal. Состояние ее составляет $50,5 млрд. Но мы не о ней.

​

    Мы об Августине Хосе Педро дель Кармен Доминго де Канделярия де Бетанкур и Молина (не смотря на союз «и», это всё один человек) или без излишеств, как его звали в России, Августин Августинович Бетанкур.

    Известнейший российский инженер, строитель многих важнейших объектов, мостов и зданий, основатель инженерной науки в России, создатель и первый руководитель Института инженеров путей сообщения в Петербурге (нынешний ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА I). И все это всего лишь за 16 лет. Именно столько прожил Бетанкур в России.

         Имя Бетанкура в Петербурге носит новый мост.

       Это неразводной 6-полосный мост с велодорожкой через Малую Неву и реку Ждановку, между островом Декабристов (о. Голодай)  и Петроградским островом. С моста можно съехать на  Петровский остров. Опоры моста стоят на  Серном острове.